50 и одно дыхание глубже - Лина Мур

– Закрой рот. Пошла вон отсюда, – обрывает её, а я прислоняюсь к стенке. Слишком сильные эмоции и чувства отдала в свой крик на эту женщину.

– Сынок, поехали со мной. Я помогу тебя…

– Вон, – наблюдаю, как хватает её за локоть, толкая к двери. И даже не хочу помогать. Хотя она ищет именно у меня спасения. Но сейчас я переполнена отвращением к Эмбер и болью.

– Он болен, Мишель. Мне жаль тебя…

– На хрен пошла отсюда! – Николас, подлетая к матери, сильнее толкает её к двери. Только закрываю глаза, ощущая горечь во рту.

Болен, а я больна им. Слишком глубоко больна, чтобы верить в ужасный конец. Слишком люблю, чтобы воспринимать эти слова серьёз. И всё же, они царапают сердце. Дверь хлопает и я, вздыхая, распахиваю глаза, поднимая голову на вошедшего в гостиную Николаса.

– Никогда. Больше. С ней. Не встречайся. Тебе всё ясно? – Рыча, подходит ко мне ближе. А я упиваюсь его яростными глазами, его обликом. Не видела кажется так долго, что забыла, как дурманит меня его аромат и приносит спокойствие.

– Ты поняла меня? – Повторяет он.

– Она сама…

– Плевать. Я сказал – никогда больше, – цедит он, отстраняясь от меня.

Только киваю, понимая, что задержала дыхание от щемящего сердца внутри.

– Николас, – шепчу, наблюдая, как бросает дубликат ключей на журнальный столик и проходит мимо.

– Николас, – уже громче, а сердце бешено скачет внутри от страха.

Останавливаясь у двери, оборачивается ко мне. Мрачный. В идеальном классическом тёмно-синем костюме и без единого лучика доброты в карих глазах.

– Ты ушла. Теперь моё дерьмо тебя не касается, – сухо бросает и хлопает дверью за собой.

От этих слов всё опускается к ногам. Закрывая лицо ладонями, падаю на пол, сотрясаясь в рыданиях.

Между любовью и болью можно поставить знак равенства. Чем сильнее любовь, тем острее боль. Не слышать друг друга и не верить в чувства ещё опаснее, чем они сами. Это всё вырывается громким криком и слезами из груди, заполоняя разум настолько, что ты не соображаешь. Хочется многое сделать, биться до конца за любовь и отпустить её одновременно. Думаешь, что это легко. Никогда ничего просто не бывает. И за сердце другого человека необходимо сражение против всех. Но что делать, если чужие выводы подбираются к твоему разуму всё ближе. Сходишь с ума, прыгая с одной мысли на другую. И в итоге затихаешь, жалея обо всём сказанном и сделанном. Жалеешь, что дышишь, когда задыхаешься. Жалеешь, что умеешь любить, когда это чувство изгрызает тебя, а ответного нет. Ушёл. Снова. А я бессильна против его нежелания быть со мной, открыться мне. Глупая кукла, крошка, которая одна в этом мире. Одна и ей никто не поможет. Все мы такие, жаждем, чтобы нас пожалели, поняли и вернули. Но не в реальном мире. Сказки не бывает, лишь боль, которую сама ты и нашла. Виновата во всём, и хочешь больше.

Распахивая глаза, смотрю на пол и поднимаюсь. Его дерьмо давно стало моим. И если Николас хочет войны за это дерьмо, то он её получит.

– Мишель, – вздыхая, устало оборачиваюсь к вошедшему Дэйву.

– Да?

– Видел фото. Необычно, – улыбаясь, подходит ко мне.

– Спасибо. Думала, что, наоборот, будешь ругать, – выключая ноутбук, поднимаюсь со стула.

– Всё нормально? Ты какая-то, в общем, плохо выглядишь, – по выражению его лица видны все мысли, которых он даже не стесняется выражать.

– Пойдёт, – пожимая плечами, обхожу его, собираясь свернуть фон.

– Ладно, не буду лезть. До завтра. У тебя утренняя съёмка, – напоминает он.

– Ага. До завтра, – безынтересно бросаю я, убираясь в студии.

– Дэйв? – Моментально пришедший вопрос заставляет меня остановить мужчину, открывшего дверь, и обернуться к нему.

– Да?

– А ты можешь… расскажи мне, если ты знаешь о семье Николаса, – нервно прошу его. Удивлённо вскидывает брови и закрывает дверь.

– Мишель, я не думаю, что в моих правах делать выводы…

– Ты же не первый раз общаешься с ними и женат, как видно, давно на дочери Пирса, – перебивая его, подхожу и с мольбой смотрю в его глаза.

– Я немного знаю, точнее, не интересуюсь ими. Веду дела с Николасом, он бывает у нас в гостях. Бывал, так точнее. Работал с женой, – вздыхает, сдаваясь моему напору.

– И какой он?

– Николас? – Уточняет Дэйв.

– Да, – киваю я.

– Неугомонный, – слабо улыбаясь, отвечает он. – У него всегда полно идей, как вытащить прибыль даже из неудачных проектов. Говорит мало, всегда по делу. Примерно месяц назад спрашивал, как мне идея открыть собственное здание искусств, где будут проходить выставки начинающих и одарённых фотографов. Это затратное дело и не всегда выигрышное. Потому что помогать юным дарованиям обычно рискованно. Они могут зазнаться и ничего хорошего не выйдет. Но он очень настаивал, показал проект, сумма, которую готов потратить на это, была очень высока. И я теперь понимаю, зачем так уговаривал меня взяться за это.

– Зачем?

– Из-за тебя. В тот вечер я спросил, какой смысл в этом? Он ответил, что мечты должны сбываться у тех, кто ему дорог.

Отвожу взгляд от мужчины, а сердце сжимается от боли расставания. Так скучаю по нему, безумно, ещё сильнее теперь, после брошенных им слов. Вся уверенность потухла за последние часы, после стычки с его матерью. И, скорее всего, теперь будет меня ненавидеть за то, что я сделала. А врать ему не хочу, не жалею, хотя стыдно. Но не жалею. Ни капли.

– Ты спросила о его семье, – продолжает Дэйв, и я возвращаю на него своё внимание. – Насколько мог заметить на торжествах, на которых мы были, он… не знаю, как объяснить это, он другой. Отличается от них, словно неродной. Они громкие, особенно Эмбер, хотя и тут её можно понять. Она мама, а матери все такие. Желают счастья своим детям, но для неё будущее Николаса стало панацеей. Иногда даже неловко, когда она рассказывает о своих мечтах. А он её обрывает и уходит. Пирс пытался говорить с ней, как и многие из наших, но бесполезно. Она не слышит их.

– А Люси? – Интересуюсь я.

– Не общался с ней, да и не хочу. Избалованная вниманием своей семьи, особенно Николасом. Когда что-то не нравится, то угрожает братом. Когда что-то хочет, то просит у него. А он ей потакает во всём… хм, кроме последней встречи. Истеричка, одним словом, и никто ей ничего не говорит. Проще не трогать, иначе… будет как с Райли, – хмыкает он.

– А что было с Райли? – хмурюсь я.

– Насколько я знаю, по словам Пирса и жены, когда Люсинде было шестнадцать или пятнадцать, она что-то сделала и чуть не рассорила ребят. А потом выяснилось, что она беременна. И тут тоже сошло всё с рук, брат помог. Райли ненавидит её, старается всем видом показать, как к ней относится. Она ему отвечает тем же.